В нотах — некоторым образом «фортепианно облагороженная» версия латиноамериканского народного танца — своеобразного бразильского аналога русской «калинки-малинки», напевать которую можно бесконечно. Знойный мотив фавел и Копакабаны, очевидно, происходит из старинных времён сборщиков сахарного тростника, отстукивавших «туземный ритм» на досуге. Музыка, собственно говоря, описывает одно из трёх (или все сразу) любимых занятий латиноамериканцев вообще: танцы, любовь и «хорошо покушать»; тётушка Чарли («из Бразилии, где в лесах водится много диких обезьян» — из кинокомедии «Здравствуйте, я ваша тётя!») добавила бы к этому списку ещё и «курение сигар».
Пьеса весьма приближённо описывает «оригинальный машиш»; чтобы сыграть «по-нашему, по-бразильски», от исполнителя потребуется неуловимое чувство ритма — нечто страстное, не предусмотренное нотной записью. Возможно, это (вообще говоря) первая попытка воспроизвести (в виде фортепианного опуса) подлинный танец-машише, который изначально всегда исполнялся импровизационно и спонтанно на слух.
Изумительный рисунок на обложке изображает красавицу-бразильянку в интерпретации российского иллюстратора; у девушки в волосах — тропический цветок, на который не хватило (очевидно, из-за сложности печати) красной краски. Латиноамериканская мадемуазель-сеньорита опирается рукой на плечо кавалера (из-за своей важности и солидности не поместившегося в «кадр»), но смотрит куда-то вдаль — а там, конечно же, она вдруг поймала взгляд своей настоящей безумной любви — романтичного, но очень бедного «генерала песчаных карьеров».
Любовь и бедность навсегда
Меня поймали в сети.
Но мне и бедность не беда,
Не будь любви на свете.
Зачем разлучница-судьба —
Всегда любви помеха?
И почему любовь — раба
Достатка и успеха?..
...Твои глаза горят в ответ,
Когда теряю ум я,
А на устах твоих совет —
Хранить благоразумье.
Но как же мне его хранить,
Когда с тобой мы рядом?
Но как же мне его хранить,
С тобой встречаясь взглядом?..
(Роберт Бёрнс в переводе Маршака)
Ноты интересны также тем, что выпущены в момент переименования Санкт-Петербурга в Петроград. Название было изменено 31 августа 1914 года указом императора Николая II из-за антигерманских настроений во время начавшейся Первой мировой войны. На обложке отсутствуют (вдруг исчезли!) сведения о нотных магазинах в С.-Петербурге, хотя другие адреса имеются.
Очевидно, редактор просто удалил эту информацию (столица переименована указом царя!), ведь в противном случае новое оформление с новым названием «Петроград» вызвало бы задержку выхода в печать этого, очевидно, очень выгодного в коммерческом плане издания.