Старинные русские ноты
золотого века фортепиано

Старинные русские ноты
золотого века фортепиано

«Дубинушка»
Русская народная рабочая песня
Аранжировка Александра Чернявского для фортепиано соло
Петроград и Москва,
издатель «Торговый дом «Лемберг, Лекае и Компания» (№ Z. 7587)
Пьеса № 76 в серии «Васильки Bluets — Выбор из новых и самых любимых пьес, арий и мелодий из опер, романсов и пр. в легкой аранжировке с точной аппликатурой А. Чернявского и др.»
Выпуск 1915—1917 гг.
«Дубинушка», русская народная песня в аранжировке А. Чернявского

Издание, выпущенное во время Первой мировой войны, представляет фортепианную транскрипцию знаменитой русской народной песни. «Дубинушка» — проявление «русского духа», с которым можно «свернуть все горы» на пути к цели.
         В предреволюционные годы (до 1917) песня воспринималась как бунтарский призыв к борьбе за свободу народа и свержению самодержавия. Во второй половине XIX века разными авторами были созданы новые литературно-художественные тексты (отличающиеся от первоначальных народных вариантов), — в таком виде это уже образец концертного исполнения; так её пел (в одном из вариантов) Фёдор Шаляпин.


В эпоху русских революций 1905—1907 и 1917 гг. песня стала особенно популярной уже не в народе, а среди антимонархически настроенных представителей буржуазной интеллигенции, которые, провозглашая лозунги о «свободе народа», на самом деле преследовали политические (захват власти) и экономические (захват рынков) интересы собственно класса буржуазии, — именно это произошло во время Февральской революции 1917 года: отречение царя, падение монархии, захват власти буржуазным Временным правительством. В этом контексте очевидно, что данное нотное издание (выпущенное буржуа «Лембергъ, Лекае и Ко.») не имело прямого отношения к народу и вовсе не предназначалось для народа: собственно говоря, народ в это время вовсе не играл на фортепиано, а — либо был занят тяжёлой работой в тылу, либо сидел в окопах, шёл в атаку и погибал на фронтах Первой мировой войны.

Один из ранних вариантов «Дубинушки» сложился, очевидно, ещё в XVIII веке, когда команды артельщиков работали с копрами — механическими устройствами, вбивающими деревянные сваи в грунт при строительстве зданий, мостов, пристаней и т. д. Нужно было сообща верёвками с системой рычагов поднимать тяжёлую металлическую «бабу» («дубину»), которая затем, на время зависая, в свободном падении сама била по свае. В какой-то момент рабочие должны были отпускать верёвки, освобождая движение «бабы» вниз. «Дубинушка» была придумана «в такт» слаженной работе артельщиков, тем самым обеспечивая безопасность и чёткое выполнение технологического цикла. Для того, чтобы «поймать» определённый момент, был создан припев «Сама пойдёт, сама пойдёт» — сигнал для отпускания верёвок (иначе «баба—дубина» могла противовесом подкинуть кого-то вверх и покалечить).
           В девятнадцатом веке с изобретением более совершенных механизмов (в которых освобождение «бабы» происходило автоматически) песня утратила своё изначальное «технологическое» значение, но традиционно осталась в рабочих артелях — в том числе и во многих других видах работы, где припев «сама пойдёт» уже не имел конкретного смыслового значения.

Величие «Дубинушки» проявляется ещё и в том, что песня (как рабочий процесс) как будто иносказательно изображает суть русской истории в момент преодоления тяжёлых испытаний: сначала — период изнурительного терпения, жертв и напряжения сил; затем — «момент истины» и душевного равновесия; и, наконец, — «падение (запуск) дубины» на врага, «сама пойдёт».

Максим Горький в одном из своих лучших классических романов «Фома Гордеев» (1899) красочно упоминает «Дубинушку». Очевидно, это описание реального исполнения знаменитой песни (с вариантом старинного народного текста), увиденного и услышанного писателем на Волге. Горький употребляет название с маленькой буквы, — это говорит о том, что для людей девятнадцатого века слово «дубинушка» означало не конкретную песню, а общий стиль (вид) многочисленных (как минимум, текстовых) вариантов артельных рабочих песен:

«С одной из пристаней давно уж разносилась по воздуху «дубинушка». Крючники работали какую-то работу, требовавшую быстрых движений, и подгоняли к ним запевку и припев.
В кабаках купцы большие
Пью-ют наливочки густые, —
бойким речитативом рассказывал запевала. Артель дружно подхватывала:
Ой, да дубинушка, ухнем!
          И потом басы кидали в воздух твёрдые звуки:
Идёт, идёт...
          А тенора вторили им:
Идёт, идёт...
          Фома вслушался в песню и пошёл к ней на пристань. Там он увидал, что крючники, вытянувшись в две линии, выкатывают на верёвках из трюма парохода огромные бочки. Грязные, в красных рубахах с расстёгнутыми воротами, в рукавицах на руках, обнажённых по локоть, они стояли над трюмом и шутя, весело, дружно, в такт песне, дёргали верёвки. А из трюма выносился высокий, смеющийся голос невидимого запевалы:
А мужицкой нашей глотке
Не-е хватает вдоволь водки...
          И артель громко и дружно, как одна большая грудь, вздыхала:
Э-эх, ду-убинушка, ухнем!
          Фоме было приятно смотреть на эту стройную, как музыка, работу. Чумазые лица крючников светились улыбками, работа была лёгкая, шла успешно, а запевала находился в ударе...»
(Максим Горький. «Фома Гордеев», из главы XII)
Яндекс.Метрика